Владимир Портнов

Он наделен каким-то вечным детством...
А. Ахматова


Сверчок на печи

Англия не та. Но почему-то
Даже и сейчас прочней всего
Таинство английского уюта:
Дом, камин и ночь под Рождество.

Дом не обязательно под крышей,
И у пустырей своя пора.
Здесь ватага уличных мальчишек
Ночью соберётся у костра.

Право, остальное в том же духе!
Что там в кабаке? Сосиски? Джин?
Но в тепле бродяги, сыты шлюхи...
Благодать! Ты жив и не один.

Вовремя хорош и ломоть хлеба
И благословен глоток воды.
Как-нибудь да призревает небо,
Как-нибудь доходит луч звезды.

Так подсядем ближе к принцу Гарри,
Пусть очаг пылает и, првстав
В пьяном раже, в боевом угаре,
Врёт и балагурит Джон Фальстаф.

Это началось на редкость рано,
В час, когда едва редеет мгла.
Это правда. В сказке нет обмана.
Это миру Англия дала.

На исходе атомного века,
На исходе собственной судьбы
Славлю Робин Гуда, братца Тэка,
Компангерст, часовню и дубы.

Сиживал и я на той поляне,
Птицы умолкали, гаснул день,
Пурпурный костёр трещал в тумане,
Запекался молодой олень.

Будем благодарны, в самом деле,
Что хоть этот светоч не погас...
Да живут сверчок и кружка эля,
Пудинг и рождественский рассказ.



Почтальон

Поехали. Всё продали к чертям.
И дом, и даже запасные двери,
Обитые железом. Взяли Мери.
Ей восемнадцать. По шестнадцать нам.

Мы были близнецы. Клондайк упрям, -
Мы молоды. Плевать нам на потери.
Посмотрим, что почём, по крайней мере.
И посмотрели. Джон остался там -

Там, где река всего бурней в июне,
Осталась Мери с девками в салуне,
А я подался дальше с почтарём.

Вожу я почту в самые морозы,
Когда звенят, как медь, плевки и слёзы,
Вожу - и не жалею ни о чём.



Всё знал Шекспир

Всё знал Шекспир: знал девичьи мечты
Офелии - горячие, глухие
(Кивают Фрейду песенки её) ;
Всё знал Шекспир: чудовищную помесь
Великодушья и гордыни Лира,
Знал преданность шута его работе
(Острить в степи, в грозу, предвидя гибель, -
Иначе он не может, весь он в этом) ;
Всё знал Шекспир: он в куртуазном стиле,
Заученном Ромео и Джульеттой
Прерывистость дыханья услыхал,
Горячечное нетерпенье двух;
Всё знал Шекспир: что заколол себя
Отелло с облегченьем, с наслажденьем,
И что Макбет не мог остановиться,
А Гамлет не умеет начинать
(Что хочет он устроить всё как надо,
А всё устроить - значит, всё расстроить) ;
Он знал мелкопоместных забулдыг
И продувных служанок, принца Гарри
И короля, которым Гарри стал,
Прозваньем Генрих Пятый, - знал, что это
Два разных человека. Но откуда
Всё это знал Шекспир? Вот в чём вопрос!


Львиное Сердце

То Палестина, то австрийский плен,
То вовсе уж ничтожный Лимузен,
Барон Шалю, какой-то клад нелепый...
Был Ричард Львиным Сердцем - это так,
Но королевством правил, как дурак -
Дурак великодушный, но свирепый.

"Он пал, сражён неверною рукой,
В безвестной крепости, в стране чужой" -
Так говорит строка из Вальтер Скотта.
Престол шатался, бедствовал народ,
А он, рубясь у замковых ворот,
Орал неописуемое что-то.

И пал, конечно. Как же тут не пасть,
Когда владеет только эта страсть:
Меч, добрый конь и дальняя дорога.
Плохим он был, бедняга, королём,
Но, как ни странно, помнят все о нём,
О нём одном и помнят хоть немного.

Что нУжды? Видно прав судьбы закон...
Вот был бы не король, а хоть барон,
Бродячий рыцарь или просто йомен -
Всё было бы на месте: удальство,
Беспечность и гневливость... Но его
Не знали бы, как ростом ни огромен.

Увы, должно быть в этом что-то есть:
- Сэр рыцарь, защищайте вашу честь
И честь своей избранницы прекрасной!
Да сохранит вас бог! Итак, вперёд!..
Он пал, рубясь у замковых ворот,
Но пал, как говорится, не напрасно.

Сонет волкам

Надеюсь я, что в северных лесах
(Не знаю толком где, боюсь обмолвки)
Ещё живут непуганные волки
Живут, не зная, что такое страх.

Я вижу: кедры, лиственницы, ёлки,
Свинцово-алый отсвет на снегах;
Они бредут, вдыхая воздух колкий,
Глядят, как ветер гонит сизый прах.

Мы убивали сильных, умных, смелых,
И яростных, и слабых, оробелых,
Лежачих били, маток и щенков...

Но слава богу: здесь они живые,
Легко скользят в просторы снеговые...
За ними - тени длинные веков.

Монолог

Спроста дорогу эту выбрав,
Я докатился до верлибров,
И до стихотворений в прозе
Ещё, пожалуй, докачусь.
Ну что ж, не ладится сегодня -
С утра опять пойдёт свободней.
Я эти крылышки стрекозьи
Всю жизнь пришпиливать учусь.

И кто мне скажет, где граница
Меж тем, что есть, и тем, что мнится?
И кто мне скажет, где различье
Меж песней и набором слов?
О, как мне надоело это
Пустое прозвище поэта!
Где лицедейство - где величье?
Где таинство - где ремесло?

Не знаю. И умру, не зная.
Берите всё: вот кость резная,
Вот серебро, а вот жестянка,
А вот раскрашенный картон.
Картон вам нравится? Ей богу,
Здесь даже серебро убого...
Люблю, когда поёт цыганка,
И шум дождя, и ветра стон.

БАЛЛАДА

Сказав, что мог и что хотел,
В последний раз прошелестел
Мой демон крыльями седыми,
Шагнул, сливаясь с темнотой,
И не успел я крикнуть "стой!" -
Как он исчез в рассветном дыме.

Вы видите, как я пишу?
Дурными рифмами грешу,
Слова со скрипом подбираю...
Сказав, что мог и что хотел,
Мой скромный демон улетел,
И я от скуки помираю.

Мой демон был подтянут, сед,
В лилово-серое одет,
Казался сизым в свете лампы,
Был строг, но в обращеньи мил,
Особых новшеств не любил,
Предпочитал простые ямбы.

О, как мне грустно без него!
Все несуразно, все мертво...
И вот загадка: я свободен,
Не должен, бросив все дела,
Следить, что мне нашепчет мгла
И впрямь ли стих мой с жизнью сходен.

Сказав, что мог и что хотел,
Мой демон стал седым, как мел,
И лишь огромные глазища
Горели скорбно. Я не вдруг
Умел понять, что все вокруг -
Не ночь, не день, а пепелище.

Круг

.......................................На это
Отчасти проливает свет Саган.
Особенно играют заголовки:
"Немного солнца в ледяной воде"
И "Здрсвствуй, грусть", и "Смутная улыбка"...
Но я Саган, признаться, не люблю:
Мне кажется каким-то гладким, прытким,
Подстроенным любой её сюжет.
На самом деле просто есть тоска
Нетрудных будней и вечерних улиц,
Оборванных начал и нелюбви,
Которая пыталась быть любовью,
Но не смогла. Мне эта молодёжь
Загадочна и даже страшновата
Тем, что она как будто не стареет,
А движется по кругу: без конца.
Париж, Париж, сиреневый туман.
Каштаны, кабачки и закоулки,
Где, может быть, Бодлер ещё плутал, -
И ночь... Что остаётся человеку,
Который не участвует ни в чём?
Заводы, банки, самолёты, шахты,
Политика, и бомбы, и террор,
Но это всё другие, а не ты, -
А ты живёшь собой и как придётся...
Ты очень рано оказался в круге,
Который был очерчен до тебя.
Проходит день, за ним приходит ночь.
Дождь миновал, остался слабый ветер,
Обрывки джаза, дикие синкопы
Мешаются с напевом шансонье,
С речитативом грустным и жестоким.
И девушка с зелёными глазами,
Подросток с пьяной и лихой усмешкой,
Тебя не любит, хоть живёт с тобой.
Ты к ней привык за эти три недели
И рад бы удержать её подольше,
Но нет, она уйдёт - не удержать.
К кому, зачем - она сама не знает,
Как ты не знаешь, кто на смену ей
Придёт, чтобы с тобой скользить по кругу
В обнимку сквозь сиреневый туман.
Приятели, танцульки, кабаки,
Бульвары, набережные, бистро,
Пустеющие улицы, такси,
Весёлые, умелые объятья -
Родной мирок, нерасторжимый круг!
И только ночь, а дня, как не бывало...
Ничто здесь не могло бы устоять,
Чтоб не принять участия в игре,
Где ставка - встреча, выигрыш - разлука,
Где ангелок с зелёными глазами
Дрянной усмешкой душу горячит
И, выиграв разлуку, прочь уходит.
Всё так. Всё как всегда. Всё навсегда.
И всё-таки тебе сегодня грустно.
Ты отключаешься - и, как в стоп-кадре,
Вдруг нереальным делается всё.
Ну, что ж ты! - И опять в обнимку, вместе,
По кругу, сквозь сиреневый туман.
Вам ничего не нужно или только
То, что сейчас так горько вас свело:
Вот эти улицы полупустые,
Обрывки песен, огоньки такси,
Туманец лёгкий и чужие окна -
Причудливо редеющий пунктир,
И чувство неприкаянности, тоже
По-своему влекущее... На это
Отчасти проливает свет Саган.

ШЛЯХЕТСКАЯ ОДА

Едемте с нами, в чем вас застали...
Словацкий.

Храним полонезы и польки,
Мазурки и вальсы вдали...
Как сладки, как терпки и горьки
Изыски соседней земли!

Чудные шляхетские нравы,
Чрезмерность речений и поз,
Латынь - и кулачное право,
И все это вроде всерьез.

Нет, мы никогда не умели -
Гусары и то сопляки -
Так мчаться куда-то без цели,
Так тратиться на пустяки.

Так жизни просаживать в карты,
Так гикнуть, так крикнуть: "Гони!.."
Да, оперный мир Бонапарта,
Конечно же, был им сродни.

О боже, магнаты, прелаты,
Охоты, пиры, нищета,
И стих, золотой и крылатый,
И вечной чужбины тщета...

Что ж лыко не вяжется в строку
И странная ревность томит,
Что взор с голубой поволокой
Открыто, но мимо глядит?

А шапочки эти - как милы!
Чуть набок, чуть-чуть набекрень...
Потоцкие и Радзивиллы -
Всего лишь их бедная тень.

А эти сапожки и шубки,
И что-то такое еще,
Что ищешь хоть свалки, хоть рубки,
Вперед выставляя плечо.

Три хаты, а что за надменность!
Поможет полночная муть
Лукавую ту драгоценноть
В медвежью доху завернуть...

Погоня? За кем и какая?
Восстанье? Побег? Торжество?
Полцарства несется, мелькая,
Бог знает, кто гонит кого.

Смеяться легко, а поди ж ты -
Запало, вошло-таки в кровь!
Читал я Сенкевича трижды -
И тянет, как опиум, вновь.

Так манят картонные дали,
Так все непохожи на нас...
Ах, едемте, в чем вас застали!
Пан брат, выходите сейчас!

Даааа, дядя Лёша, ну ты остров сокровищ!!! Ты как, заказы принимаешь или только за валюту?

Дядя Лёша здесь не при чём. Мне много лет не хватает этого человека, ровно столько, сколько я не видел его, т.е. 17 лет. В этой книге, стихи из которой я перепечатываю сейчас, тоже есть дарственная надпись на первой странице:
"От старого друга с доброй памятью и на добрую память." Память о нём осталась действительно добрая. Добрее не бывает.

Любовь недоказуема, как вера,
Как лирика и тайный смысл её.
Но у стихов есть внутренняя мера,
У веры - представление своё.

И лишь влюблённый явно лжёт, что любит
За красоту, за ум или родство:
Нет дна у окаянной этой глуби,
Нет очертаний, нету ничего.

.................***...................

Французская песня, картавая грусть,
И осень, и город ночной...
Я мог бы об этом сказать наизусть,
Хоть это уже не со мной.

Не надо мне думать, виски обхватив,
Как это звучало тогда:
Я помню, я знаю слова и мотив,
Хотя миновали года.

Прозрачная осень плыла и плыла,
Неспешно меняя цвета.
И ты, как подросток, дика и смугла,
В зелёных глазах - пустота.

Как странно! Французская песня звучит!
И нет ни темней, ни грустней...
Сейчас вот последний обрывок умчит
Над домом тех давних друзей.

Но ты ведь хотела картавой тоски,
И ветра, и улиц ночных,
Глаза твои были пусты и дики,
И что мне мерещилось в них?

Я помню мотив, повторяю слова,
Я помню твой взгляд и черты...
Всё так же, как было: и ночь, и листва,
Но это не я и не ты.

...................***..................

И это очень люблю. Незатейливое, даже простенькое, но весь он в нём. Мне эти стихи вспомнились, когда я выбирал эпиграф для нити:

Хвала пожарным

Мне нравятся пожарные сирены,
И я стою, смотрю, как на парад,
Когда по узкой улице мгновенно
Три красные машины пролетят.

Они промчатся - всё, как прежде, немо,
Но это был великолепный дар!
Здесь рыцарское что-то: латы, шлемы,
И трубный вой, и скачка, и пожар.

На исходе зимы, на исходе зимы,
На исходе зимы городской
По-иному клаксоны взывают из тьмы,
По-иному - с певучьей тоской.

По-иному трамваи звучат, из метро
По-иному выходишь на свет,
Ощущая то место, где бвло ребро
У Адама (у нас его нет).

Шапки сняты, забыты, и сладкая дрожь
Пробегает сквозь корни волос.
Без пути побредёшь, без причины "Ну что ж!"
Вдруг шепнёшь, как в предчувствии слёз.

ЕщЁ ветки голЫ, и безлюдны углы,
Но уж воздух распахнут и пьян.
И глаза у прохожих пусты и светлы, -
Так матросы глядят в океан.

Я вообще т не приняла стихи за твои, я удивилась тому, сколько всего и разного у тебя есть.

Нежность

Ввечеру повеют облака
Тишиной,
Стариной.
Песнею становится тоска,
Ангел мой.

Осень. Потемневший Ленинград.
День простой.
Час шестой.
Медленно прошёл сквозь листопад
Ангел мой.

Никуда мой ангел не спешил,
По прямой
Шёл домой.
Башмаком листву поворошил
Ангел мой...

И вдоль воронихинских оград
Над Невой
Чуть живой
Медленно побрёл в туманный сад
Ангел мой.

Свечерело. Тучи собрались.
Шум сырой.
Тишь порой...
Поглядел в свою родную высь
Ангел мой.

Ни о чём не думал, не грустил
Ангел мой,
Ангел мой,
Просто Ленинградом проходил:
Шёл домой.

Фокусник - профес полезный, кролики у него, которые не только ценный мех, но и три-четыре...
а детЯм их любимое поставят?

А что дети хотят? О детях - завтра. Есть и о детях )

Дети хотят про то, как он бросает штурвал и это... про журнал корабельный, который дороже алмаза Ждемс

Ты отходишь в сумрак алый...
Блок.

Тривиальны подробности жизни,
Человеческих дней пустяки,
Но в своем областном реализме
Я люблю помещать их в стихи.

Где мы были, что ели и пили,
Кто как выглядел, что говорил, -
Я люблю эти мелкие были,
Черновой повседневности пыл.

Холоди мне виски, вдохновенье!
Да войдет в геометрию строк,
Что в казарме за время учений
Побелили без на потолок.

Я завидую тем, что умели
Вызвать музыку из ничего,
Что как будто без видимой цели
В каждом слове нашли торжество.

Я - другой и довольствуюсь малым.
Без него мне не видно ни зги.
Не сказать мне, как в сумраке алом
Бесконечные вьются круги.

Мой-то ангел проходит, нахмурясь,
Башмаком поддевая листву.
Ясно вижу названия улиц
И сквозь музыку и синеву.

Цитата :

Дети хотят про то, как он бросает штурвал и это... про журнал корабельный, который дороже алмаза

Это перевод стихотворения Альфреда де Виньи, де Виньи заслуживает отдельной темы. А в этой нити стихи только самого В. Портнова. Но раз обещал про детей, то значит, про детей )


Тимка

Мальчишек радостный народ...
Пушкин


Сентябрь невиданно прохладен
И настроению под стать,
Неутолимый дождь заладил, -
Дня на три, если не на пять.

И дождь, и ветер, нет конца им.
Бульвар поник, продрог, промок.
Печален и непроницаем
Над морем пасмурный дымок.

Гляжу в окно - всё та же дымка,
Всё та же дичь... Но в этот миг
Не стриженный с полгода Тимка
На сонной улице возник.

Его замызганные кеды
И чуб, начёсанный к виску,
Сулят немыслимые беды
Любому мамину сынку.

Его залатанные джинсы
И чуть зловещая ленца
Сулят крушенье мирной жизни
Любого дома и крыльца.

Короткий свист, глухие вскрики -
И дождь уплыл, и день расцвёл,
И сходу завязался дикий
Бакинский уличный футбол.

Смех, вопли, свалка, плечи, рожи -
И от свистящего мяча
Увёртывается прохожий,
Под нос проклятья бормоча.

Но мяч - за ним! Туда! Обратно!
И вновь над горькой головой
Несётся по невероятной,
Неописуемой кривой.

Прохожий голову руками
Закрыл, переменясь в лице...
Но мяч уже под облаками,
И Тимка на другом конце.

Такими ль были мы когда-то?
Как вам сказать? И да, и нет.
Иное означали латы
И множество других примет.

Иначе стриглись и бранились,
Читали жадно по ночам,
И я теперь напрасно силюсь
Того себя найти не там.

Мы были проще, дружелюбней,
Мы и не ведали о том,
Что славны за горами бубны:
Был переулок, школа, дом.

Но вот футбол - он подытожит:
Как ни пострижен, ни обут,
Мальчишка излучает кожей
Весёлый бунт - извечный бунт.

Бунт против окон и карнизов,
Бунт против правил и задач...
И мы бросали, точно вызов,
Весёлый мяч - извечный мяч.

Гляжу в окно - всё тише, тише
Мой желчный демон. Добрый бог
Придумал уличных мальчишек
И лучше выдумать не мог.

...............***...............


Снова столики с чаем и нардами,
Лёгкий мусор в воронке столетья,
Снова женщины с лицами смятыми,
Дочерна загорелые дети.

Тупики, и растворы, и дворики,
Где и спят, и едят, и скандалят,
Где смешат роковые истории,
А смешные - нередкo печалят.

Перепутаны пыльные улочки...
Сколько лет, сосчитать невозможно,
Керосиновым лавкам и булочным,
Скобяным мастерским и сапожным.

Сколько лет этой миске и семечкам
У старухи в платке грубошёрстном?
Сколько - в классы играющим девочкам,
Что напрыгали целые версты?

Здесь себя нахожу безошибочно,
Здесь с собой говорю без утайки, -
Вот он я, с синяками и шишками,
Гололобый, в застиранной майке.

Не об этом ли дереве тутовом
Знаю, как дотянуться до краю?
Не от этого ль дворника лютого
Прямо в старость опять убегаю?

Ну тогда дети подождут Виньи. Но недолго, у детей детское терпение

Ничего не поделаешь, детям придётся всё-таки потерпеть, стихотворение довольно большое, а в интернете его пока нет )

Дядя Лёша, а каменный век в Торонто? А у нас уже сканнеры изобрели
"А у нас в квартире газ, а у вас?"

Вопрос из-под стульчика: а с азербайджанского он тоже переводил? Нашла вот это недавно

http://www.bakupages.com/pubs/azpoetry/3106_ru.php

и еще вот это

Мой сероглазый, ночи без тебя
Проходят, словно годы, - что мне делать?
Увяли розы ранние, скорбя,
Такая уж порода, - что мне делать?

В слезах нарциссы, от души их жаль,
В глазах фиалок - синяя печаль,
Гвоздики неотрывно смотрят вдаль,
Тоскует вся природа, - что мне делать?

Жизнь отступает, замедляя шаг,
Мечтает о любви, глядит во мрак,
Терзает грудь себе кровавый мак,
Кругом одна невзгода, - что мне делать?

Пришел бы ты, придумал что-нибудь,
И стебли подвязал, и вникнул в суть,
Все ждет тебя, но исчезает путь
На кромке небосвода, - что мне делать?

Цветы больны, им больше ждать невмочь,
Разлука длится, им нельзя помочь,
Глядит Нигяр, как наступает ночь,
И снова ждет у входа...что мне делать?