УТЕШИТЕЛЬНОЕ ПИСЬМО
А писем нет… И Вам неведом
Владеющий почтамтом рок.
За завтраком и за обедом
Вы ждёте запоздалых строк…
О как медлительно, как туго
Ворочаются пальцы друга.
Не снисходящего к письму,
Глухого к счастью своему!
Но, слогом не пленяя новым,
Склоняя Вас к иным словам,
С приветом, незнакомым Вам,
Нежданное я шлю письмо Вам,
И сердца неуемный бой
Глушу онегинской строфой.
Строфа бессмертного романа,
Недюжинных поэтов гуж,
Она пригодна для обмана
Обманом уязвленных душ.
В какой же стиль ее оправить?
Каким эпиграфом возглавить?
Врагу волшебниц и мадонн
Какой приличествует тон? —
Я перелистывал письмовник,
Незаменимый для портних, —
Но я не пакостный жених,
И не кузен, и не любовник…
Забыта вежливая «ять»,
И я не знаю, как начать.
Ну, как живете? Что видали?
В каком вращаетесь кругу?
Какие блещут этуали
На Коктебельском берегу?
А, впрочем, праздные вопросы
Стряхнем, как пепел с папиросы,
И пусть курится до зари
Наркотик лёгкий causerie.
Есть в Коктебеле полу-терем,
Полу-чердак, полу-чертог.
Живет в нем женщина-цветок,
Хранимая покорным зверем.
Кто эти двое? — Вы да я
(Признаюсь, правды не тая).
На севере, в потоке будней,
Всё так меняется, спеша,
Но в зыбке гор, в медузьем студне
Незыблема моя душа.
Заворожённая собою,
Она покорствует покою,
И только раз за пять недель
Сменил мне душу Коктебель.
Его характер изначальный
Бессменно властвовал во мне,
Затем что сменность глубине
Обратно-пропорциональна
(Чем буря более сильна,
Тем долее её волна).
Он мэтром, genius'ом loci,
Явил свой мужественный лик,
И я тонул в глухом колодце
Проповедей его и книг,
И, на суровом Карадаге
Учась возвышенной отваге,
Сменил на холостую стать
Любовь к «жене» и веру в мать.
Я был — как вахтенный в походе,
Как праведник, как слон-самец,
В плену забывший, наконец,
Подруг, живущих на свободе,
И долго радовался там
Мужского ветра голосам.
Но дни бесстрастья пробежали,
И, каменный ещё вчера,
Мир Коктебеля в мягкой шали
Не брат мне больше, а сестра;
Мне звёзды — женскими глазами,
Мне волны — женскими губами,
Мне суша — вышитым платком, —
И эта женственность — кругом.
Шарманщик переводит валик
(За маршем воли — нежный бред),
И, свет преображая в свет,
В глазу меняется хрусталик,
А сердце шепчет: — Брось перо
И чувствуй — просто и остро!
1929
ИСТОРИЯ ЖИЗНИ
Розой отрочества туманного,
В ожиданьи усекновения,
Голова моя Иоаннова
Вознеслась над садом забвения.
Но как буря страсть Саломеина,
Небо юности хлещут вороны,
Роза сорвана и развеяна
И несётся в разные стороны.
А ложится жатвою Ирода,
После боя чёрными хлопьями,
Где долина старости вырыта
И покрыта ржавыми копьями…
1924
СТИЛЬ «A LA BRASSE»
Не опасна мне жадная заводь,
Не обидна свобода светил:
Липкий гад научил меня плавать,
Плавный коршун летать научил!
Нет, недаром лягушечью силу
И расчётливость хилой змеи
Унесли в торфяную могилу
Заповедные предки мои…
У запруды, в канун полнолунья
Я шагнул и квакунью спугнул
И к бугру, где нырнула плавунья,
Удивлённую шею пригнул.
Я учился: я видел: рябая
Округлилась вода чертежом,
И, как циркуль, к луне выгребая,
Мудрый гад мой поплыл нагишом.
Ах! Заманчиво влажное ложе,
И конечности дрожью полны,
Будто я земноводное тоже,
Тоже блудный потомок волны.
Над перилами женской купальни
Я размашистой думой нырял
В ту пучину, где пращур мой дальний
Облегчённые жабры ронял;
Я развёл твои руки, подруга,
Окунул и скомандовал «раз!»
Ты на «два!» подтянулась упруго,
А на «три!» поплыла «a la brasse».
Дорогая! Поздравим природу:
Стала мифом родная среда,
Ты лягушкой покинула воду
И Венерой вернулась туда!
1928
Форум 
Тема Дня 
