Жан-Поль Сартр

Цитата :

Генрих. Я не войду в замок, опусти свою руку. Если ты еще жив, и можешь простить меня — ярости. Злоба — великий грех. Земную злобу оставь здесь, на земле. Умирать надо легко.

Епископ пытается говорить.

Что?

Епископ смеется.

Предатель? Ну да, конечно. Ты ведь слышал, они тоже зовут меня предателем. Скажи мне, как это я только ухитрился предать всех за раз?

Епископ продолжает смеяться.

Отчего ты смеешься, ну отчего? (Пауза.) Они избили меня. А я любил их. Господи! Как я любил их! (Пауза.) Я любил их, но лгал им. Я лгал им своим молчанием. Я молчал! Я молчал! Я замкнул уста, стиснул зубы. Они мерли как мухи, а я молчал. Когда им нужен был хлеб, я нес им распятие. Ты думаешь, распятие съедобно? Ну опусти же руку, мы — соучастники. Я хотел жить их бедностью, страдать вместе с ними от холода, мучиться их голодом, а они все равно умирали. Выходит, я предавал их на свой лад — убеждал их, будто церковь бедна. Теперь ими овладело бешенство, теперь они убивают. Они погибли. Им не видать ничего, кроме ада, и в этой, и в той жизни.

Епископ произносит несколько неразборчивых слов.

А что мне было делать? Как я мог помешать им? (Оборачивается и смотрит, что происходит в глубине.) Площадь полна народу. Они взламывают двери монастыря. Двери прочны, монастырь продержится до утра, а я ничем не могу помочь! Ничем, ничем! Сомкни уста, умри достойно.

Епископ роняет ключ.

Что это за ключ? От каких дверей? От дверей твоего замка? Нет. От дверей храма? Нет. От дверей ризницы? Нет. От дверей усыпальницы, что всегда заперты? И что?

Епископ. Подземный ход...

Генрих. Куда он ведет? Не говори! Если бы ты смог умереть прежде, чем скажешь...

Епископ. За город...

Генрих. Нет, я не возьму его. (Пауза.) Подземный ход из усыпальницы ведет за город. Ты хочешь, чтобы я отправился к Гёцу и впустил его тем же путем в Вормс? Не рассчитывай на меня.

Епископ. Двести священников, их жизни в твоих руках. (Пауза.)

Генрих. Вот отчего ты смеялся. Отличная шутка. Спасибо, епископ, спасибо! Бедняки убьют священников — или Гёц убьет бедняков. Двести священников или двадцать тысяч человек — вот какой выбор ты мне предоставил. Конечно, двадцать тысяч больше, чем двести. Нужно только выяснить, скольких стоит каждый священник, и решать должен я. В конце концов, я — это церковь. Нет, я не возьму твой ключ: попы отправятся прямо на небеса.

Епископ умирает.

Если только не умрут, как ты, со злобой в сердце. Что ж, ты свое сделал, прощай! Прости его, господи, как я прощаю. Ключ я не возьму. Нет! Нет! (Поднимает ключ.)
Пророк. Господи! Да свершится воля твоя! Мир погиб! Погиб! Да свершится воля твоя!

Генрих. Господи! Ты проклял Каина и детей Каиновых. Да свершится воля твоя! Ты допустил, чтобы боль пронзила сердца людей, прахом пошли их желанья, дела рук их смердели. Господи! Да свершится воля твоя! Ты пожелал, чтобы уделом моим на земле стало предательство. Да свершится воля твоя! Да свершится воля твоя! (Уходит.)

Цитата :

Гёц (почти с нежностью). Ты весь в поту. Как ты страдаешь!
Генрих. Моих страданий мало. Страдают другие, а не я. Господь пожелал, чтобы я мучился чужими, а не своими муками. Зачем ты глядишь на меня?
Гёц (по-прежнему нежно). У меня тоже бывала такая двуличная рожа. Гляжу на тебя, а самого себя жаль: мы с тобой одной породы.
Генрих. Ложь! Ты предал своего брата, я своих братьев не предам.
Гёц. Ты их предашь этой ночью.
Генрих. Ни этой ночью, ни потом. (Пауза.)
Гёц (равнодушно). Что же бедняки сделают с попами? Повесят на мясных крючьях?
Генрих (кричит). Замолчи! (Овладевает собой.) Вот ужасы войны. Я только бедный священник, и я бессилен их предотвратить.
Гёц. Лицемер! Этой ночью в твоей власти жизнь или смерть двадцати тысяч людей.
Генрих. Я не желаю этой власти. Она от дьявола.
Гёц. Хочешь или нет, но ты обладаешь ею.
Генрих убегает.
Эй, что ты делаешь? Если бежишь — значит, ты решился.
Генрих (возвращается, глядит на него и начинает смеяться). Ты прав. Бежать или с собой покончить — все это ни к чему. Все только способ умолчания. Но я избранник божий.
Гёц. Лучше скажи, что ты похож на крысу.
Генрих. Все равно. Избранник — человек, припертый к стенке дланью господа. (Пауза.) Господи! Зачем твой выбор пал на меня?
Гёц (ласково). Последние муки... Как хотелось бы их сократить. Дай помогу тебе.
Генрих. Ты хочешь мне помочь, когда сам бог молчит? (Пауза.) Так вот, я лгал: я не его избранник. Да и какой из меня избранник? Кто заставил меня покинуть город? Кто поручал тебя найти? По правде говоря, я сам себя избрал. Пришел просить тебя о милосердии к братьям, зная, что ничего не добьюсь. Я передумал — и не оттого, что у вас злобные рожи, просто теперь я вижу их наяву. Я хотел чинить Зло, увидев вас, понял, что и впрямь причиню его. Знаешь ли ты, что я ненавижу бедняков?
Гёц. Да, знаю.
Генрих. Почему они бегут от меня, когда я им протягиваю руки? Почему страдания их всегда неизмеримо больше моих? Господи, как мог ты допустить, чтобы на свете были бедняки! Почему не сделал ты меня монахом? Там, в монастыре, я был бы твой, но как быть нераздельно твоим, когда люди подыхают с голоду? (Гёцу.) Я пришел, чтобы выдать их тебе, надеясь, что ты их истребишь, и тогда я смогу позабыть, что они жили.
Гёц. Ну и что же?
Генрих. Я передумал: в город ты не войдешь.
Гёц. А что, если на то была господня воля, если господь хотел, чтобы ты впустил нас в город? Так послушай: ты промолчишь — и священники погибнут этой ночью, наверняка погибнут. А бедняки? Ты думаешь, выживут? Осаду я не сниму. Через месяц в Вормсе все передохнут с голоду. Ты не властен решать — жизнь или смерть. Ты можешь только выбрать, как им умирать. Так выбирай же скорую смерть, они только выгадают, погибнув этой ночью, прежде чем перебьют священников: умрут, не замарав руки, и все окажутся на небесах. Если ты оставишь им несколько недель, они запятнают себя кровью и отправятся в ад. Послушай, поп, а вдруг это дьявол велит тебе продлить их земную жизнь, чтоб они успели заслужить вечное проклятье? (Пауза.) Скажи мне, как проникнуть в город?
Генрих. Тебя нет.
Гёц. Что?
Генрих. Тебя нет. Твои слова умирают прежде, чем я их расслышу. Такие лица, как твое, не повстречаешь ясным днем, Я знаю все, что ты мне собираешься сказать, все твои поступки предвижу. Ты — мое создание, это я внушаю тебе твои мысли. Мне все это снится. Все мертво, в воздухе разлиты сновидения.
Гёц. Значит, ты тоже снишься мне, я тебя насквозь вижу, настолько, что ты мне уже надоел. Осталось только выяснить, кому из нас кто снится.
Генрих. Я не покидал город! Не выходил из него. Мы играем перед намалеванными декорациями. Что ж, ты мастер говорить, играй комедию! Знаешь ля ты роль? Я-то свою знаю: говорить «нет! нет! нет! нет! нет! нет!» Ты молчишь. Это наваждение, обыкновенное наваждение, да к тому же еще нелепое. Что бы я стал делать в лагере Гёца? (Указывает на город.) Если бы только эти огни погасли! Почему этот город виден там, вдали, если я не выходил за его пределы? (Пауза.) Да, это дьявольское искушение! Только не знаю какое. (Гёцу.) Одно мне ясно: я вижу дьявола. Спектакль начнется фантасмагорией, а потом пойдут рожи.
Гёц. Ты его уже видел?
Генрих. Чаще, чем ты свою мать.
Гёц. Я на него похож?
Генрих. Ты? Бедняга! Ты просто шут
Гёц. Шут?
Генрих. Без шута не обойтись! Его роль — мне перечить. (Пауза.) Я победил.
Гёц. Что?
Генрих. Я победил. Гаснет последний огонек. Исчезает дьявольское видение — Вормс. Постой, сейчас и ты исчезнешь, страшному наваждению придет конец. Ночь. Повсюду ночь... Какой покой!
Гёц. Продолжай, поп, продолжай! Я знаю все, что ты мне скажешь. Год назад... О да, мой брат, я знаю, как хотелось бы вместить в себя всю эту ночь! Как я хотел того же.
Генрих (бормочет). Где же я проснусь?
Гёц (внезапно смеется). Ты уже проснулся, штукарь! И знаешь это. Всё наяву — взгляни же на меня, дотронься до меня! Здесь я, во плоти. Взгляни! Вот и луна показалась, вот снова твой дьявольский город выступает из мрака. Взгляни-ка, разве это призрак? Ведь это настоящая скала. И настоящие укрепления. Это настоящий город, в нем настоящие жители, а ты настоящий предатель.
Генрих. Предателем становишься, когда предаешь. Зря стараешься, я не предам.
Гёц. Предашь, раз ты предатель. Послушай, поп, ведь ты уже предатель. Две стороны дерутся, а ты хочешь в одно и то же время быть и за тех и за других. Значит, ведешь двойную игру. Значит, говоришь на двух языках. Страданья бедняков ты по-латыни называешь испытанием, а по-немецки — неравенством. Что изменится для тебя, если ты впустишь меня в город? Станешь предателем? Но ты уже предатель, только и всего. Предатель, который совершает предательство, — это предатель, который приемлет себя.
Генрих. Откуда ты все это знаешь, если не я внушил тебе эти слова.
Гёц. Я тоже предатель. (Пауза.) Я уже прошел тот путь, который предстоит пройти тебе. Ты только взгляни на меня, разве у меня не цветущий вид?
Генрих. Вид у тебя цветущий, потому что ты следуешь своей натуре. Все незаконнорожденные — предатели, уж это известно, а я не из ублюдков.
Гёц (хочет ударить его, но сдерживается). Помни: кто назвал меня ублюдком, больше не раскрывает рта.
Генрих. Ублюдок!
Гёц. Поп! Поп, ну образумься! Не то я отрублю тебе уши. Впрочем, это не поможет — язык-то у тебя останется! (Внезапно обнимает его.) Люблю тебя, мой брат. Мы оба появились на свет вне закона. Чтобы породить тебя, попам пришлось переспать с Нищетой. Зловещий акт. (Пауза.) Конечно, ублюдки предают. Что они, по-твоему, еще могут делать? Я с самого рождения раздвоился: мать отдалась босяку; я как бы из двух половинок, которые никогда не склеишь, одна другой противна. А разве ты лучше меня? Полупоп, полубедняк — из этого еще ни разу не получался цельный человек. Нас нет, и у нас ничего нет. Законнорожденные дети даром радуются жизни на земле. Но это ни тебе, ни мне не дано. С детства я гляжу на мир сквозь замочную скважину. В мире у каждого свое место. Но для нас места нет, мы изгои. Откажись от мира, который не хочет тебя знать. Твори Зло! Увидишь, как тебе станет легко.

Цитата :

Катерина. Возьми меня с собой.
Гёц. Зачем?
Катерина. Тебе может понадобиться женщина. Будут ночи, будут лунные ночи, тебе придется брать город: ты будешь встревожен, почувствуешь себя влюбленным...
Гёц. Все женщины одинаковы. Стоит мне захотеть — и мои солдаты приведут мне целую дюжину.
Катерина (резко). Я не хочу!
Гёц. Не хочешь?
Катерина. Я могу стать двадцатью женщинами, сотней женщин. Хочешь — я стану для тебя всеми женщинами на свете. Усади меня с собой на коня, я легкая — конь не почувствует моей тяжести. Я буду твоим борделем. (Прижимается к Гёцу.)
Гёц. Что на тебя нашло? (Пауза. Глядя на нее, внезапно говорит.) Уходи! Уходи, мне стыдно за тебя!
Катерина (умоляюще). Гёц!
Гёц. Не смей глядеть на меня такими глазами. Ну и потаскуха же ты, если любишь меня после того, что я с тобой сделал!
Катерина (кричит). Но я не люблю тебя! Клянусь, не люблю! Люби я тебя, ты никогда не узнал бы об этом. А что тебе до любви, о которой тебе не говорят?
Гёц. К чему мне быть любимым? Ты любишь, и, стало быть, удовольствие достается тебе. Уходи, дрянь! Я не хочу, чтобы мною пользовались.
Катерина (кричит). Гёц! Гёц! Не прогоняй меня. У меня нет больше никого на свете.
Гёц пытается выбросить ее из палатки. Она вцепилась ему в руки.
Гёц. Ты уйдешь?
Катерина. Пеняй на себя! Пеняй на себя!
Герман выходит из укрытия и кидается на Гёца с поднятым кинжалом.
Берегись!
Гёц (поворачивается и хватает Германа за руку). Франц! Франц!
Входят солдаты.
(Смеется.) Все-таки мне удалось хоть одного довести до крайности.
Герман (Катерине). Гадина! Ты меня предала!

Я изменил адрес ссылки в главном посте, текст в новой ссылке читается гораздо легче.

В школе я был всеяден и набирался чужого ума-разума.
Армия вышибла из меня дурь, заодно вытолкнув кое-что
ещё. Зато я подумал : ну, написать-то так я не напишу,
но прийти к истокам подобной писанины должен сам
( Командор, не подумайте, пожалуйста, что жажду
уничижения; всё понимаю : если литература - это
портик, то Вы начали с центральных и самых красивых
колонн ).
Но не читается мне так, как в юности. Совсем балбес стал.

Не знаю, Игорь, для меня с детства привычка к книге стала чем-то наподобие привычки курильщика к сигарете. Я протягиваю руку за книгой совершенно автоматически, неосознанно. Заядлому курильщику необходимо в течение дня поддерживать в крови определённый уровень никотина, этого требует его перестроившаяся физиология. Моя физиология тоже требует своего )

Так и я протягиваю, но уже не к Сатру.

Лёша, вот ещё вопрос возник : Ваша библиотека ... не напоминает ли она
эту, на снимке в заглавном посте ? 8)

Если вы говорите о привычке загромождать книгами свободное пространство, то да. Попытки удержать их на полках ни к чему не приводят: они сами собой расползаются по квартире, сбиваются в кучки и размножаются почкованием )

Это рабочий ПРАВИЛЬНЫЙ беспорядок, и только мужчина
способен, не глядя протянув руку, безошибочно взять именно
ту книгу, которая ему и нужна. Безуспешно борюсь с женским
порядком на столе и в шкафу ...

...та же история и с Сартром, читала их в одно время с Камю.
Перечитать бы.