ДОМ ПАСТУХАЕсли сердце твоё от обыденных тягот
Приникает к земле, как подбитый орёл,
И бессильные крылья взметнутся и лягут
Потому что их груз непомерно тяжёл,
Если кровь неуёмно из раны сочится,
Если вещей звездою любовь не лучится,
Что тебе озаряла невидимый дол;
Если дух твой устал от неволи галерной,
От прогорклого хлеба, ядра и цепей
И весло уронил, и в печали безмерной
Оглядел колыханье зеркальных зыбей,
И увидел дорогу в пространство морское,
Но на влаге плечо отразилось нагое
И клеймо - этот знак лицемерных судей;
Если тело твоё, искушённое страстью,
Содрогается втайне от пристальных глаз
И томится своей красотой, как напастью,
Среди наглых невежд, среди грязных пролаз,
Если губы от лжи ядовитой коснеют,
Если нежные щёки брезгливо краснеют,
Оттого, что распутнику снятся подчас, -
Прочь из города, вырвись на лоно природы,
Самый прах омерзительный с ног отряхни:
По-иному увидишь ты мир несвободы,
Современное рабство, безликие дни.
Ждут леса и поля - хорошо на просторе,
Так вкруг острова плещет пустынное море, -
Отправляйся в поля, меж цветов отдохни.
Ждёт Природа в глубоком и гордом молчанье,
И по травам туман пробирается в сад,
И вздыхает земля, и приснится в тумане,
Что вечерние лилии небу кадят;
И стволы, как шеренги, сомкнулись безмолвно,
И померкла гора, и на бледные волны
Тень от ивы легла, и тускнеет закат.
Дружелюбные сумерки дремлют в долине, -
В изумрудной траве, на лугах золотых,
В тростниках над ручьём и в таинственно-синей
Чаще леса, который устало затих.
Ускользают, колышатся в гроздях и листьях,
Серый плащ расстилают на отмелях мглистых,
Открывают темницы фиалок ночных.
На горе у меня всюду вереск укромный,
Здесь охотник заблудится, местность глуха.
Вереск вымахал в рост человека - бездомный
В эти заросли можно уйти без греха.
Здесь, о Ева, ты скроешь лукавую прелесть,
Ну а если смутят тебя ветер и шелест,
Я фургон прикачу тебе - Дом Пастуха.
Потаённой тропою взберётся он в гору,
Невысок он, и кровля на уровне глаз,
Цвет коралловый - свежим щекам твоим впору,
Оси немы, что важно в полуночный час,
Пахнет мятой и тмином уже на пороге,
Там в цветах мы уснём без тоски и тревоги,
Там одно изголовье готово для нас.
Я тебе расскажу про холодные страны,
Где угрюмое солнце, как злая слеза,
Где лишь ветер да вьюга, да рёв океана,
Да над полюсом белая блещет гроза.
Мы пойдём наугад, мир над нами не властен,
Я поверю, что он бесконечно прекрасен,
Если это мне скажут родные глаза. <...>
--------------------------II---------------------------
Перл созданья, поэзии дар сокровенный!
Ни сердечные смуты, ни волны морей
Смыть не могут цветов и оттенков вселенной,
Образующих радугу ткани твоей.
Но, завидев твой отсвет на лике высоком,
Подлый трус задрожит в упоеньи жестоком
И хулой изойдёт - чем пошлее, тем злей.
Малодушные жара поэзии чужды,
Им волнений и тягот её не снести.
Но бежать от неё бесполезно. Что нужды?
Разве можно от пламени душу спасти?
Солнце, Жизнь и Любовь нас сжигают нещадно,
Но мы тянемся к ним исступлённо и жадно:
Кто решился бы их погасить на пути? <...>
---------------------------II-----------------------------
Ева, кто ты? И в чём твоя суть и причина?
Что ты знаешь о цели и долге земном?
Что ты знаешь о том, как наказан Мужчина,
Соблазнённый познанья запретным плодом?
Он наказан тягчайшим грехом - себялюбьем:
Мы всегда и везде себя мучим и губим
Тем, что каждый навеки - в себе лишь одном.
Но зачем же нам женщину дал вседержитель?
Ева, милая спутница! Знаешь, зачем?
Чтобы в женской душе обрели мы обитель,
Чтобы в мире, который без женщины нем,
Ты запела призывной и сладкой цевницей,
Чтобы стала судьёю, рабою, царицей,
И жила для Мужчины, покинув эдем.
В твоём голосе нежном звучит самовластье;
Так могуществен облик и взгляд роковой,
Что восточный мудрец приравнял своё счастье
И любовь беспредельную - к смерти самой.
Приговоры твои беспощадны и скоры,
Но сама ты добрей, чем твои приговоры,
И без боя склоняешься перед судьбой.
Мысль твоя пробегает подобно газели,
Но ей нужен водитель, опора нужна.
Крылья мысли твоей на лету б ослабели,
И глазам её больно без мрака и сна.
Вознесясь на высоты порывом единым,
Мысль твоя непривычна к ветрам и вершинам
И не может в выси удержаться одна.
Но зато ты не знаешь опаски трусливой
И ответишь душой на страдальческий стон, -
Так в соборе вздыхает орган молчаливый,
Потому что на вздох откликается он.
Твоё слово способно зажечь миллионы,
Твои слёзы смягчают людские законы,
Муж на воинский подвиг тобой вдохновлён.
Не тебе ли в кромешной тоске изливает
Человечество древние песни свои?
Сердце в праведном гневе досель изнывает,
Душит город его, как отрава в крови.
Но и сдавленный стон бесполезных усилий
В тучах грязного дыма и угольной пыли
Прозвучит как признанье, как слово любви.
О, приди! Твоим нимбом, твоим ореолом
Я окружье лазурных небес назову,
А гора в твою честь будет храмом весёлым;
Ветер дунет легко на цветы, на траву,
И пахнёт ароматом, и певчая птица
Поспешит близ тебя на цветок опуститься,
Чтоб у ног твоих детских забыть синеву.
Ева, Ева, я всё полюблю в этом мире,
Что увижу в мечтательном взоре твоём,
Ибо он озаряет бескрайние шири
Негасимо спокойным и ясным огнём.
Положи мне на сердце безгрешную руку,
Не оставь меня грозной природе на муку:
Втайне мир её страшен - я знаю о нём.
Говорит мне Природа: "Недвижны подмостки!
Поколеблют ли ноги актёров гранит?
Нерушимы ступени и паперти жёстки,
И колонны предвечная воля хранит.
Я не слышу ни воплей, ни слов человека,
Человечья комедия длится от века,
И в немых небесах её зритель сокрыт.
Я теку мимо вас - я оглохла, ослепла;
Муравейники ваши - к чему мне они?
Я не ведаю в чём их отличье от пепла,
Как зовутся народы в их жалкой тени.
Я не матерь для вас - я конец, я могила,
И весне моей ваше веселье не мило,
И зима обрывает недолгие дни.
И до вас я была молода и прекрасна,
Распускала по ветру густые власы,
Шла небесной дорогой всё так же бесстрастна,
По оси, на которой не дрогнут весы.
После вас будет то же пространство, мельканье,
Понесу я одна, в безмятежном молчанье,
То чело, над которым не властны часы"
Так твердит её грустный язвительный глос,
И тогда я её ненавижу, и мне
Видно, как наши соки сосёт её колос,
Как сквозит наша кровь в её светой волне.
И кричу я глазам, возлюбившим земное:
- Отвернитесь, не плачьте, ищите иное,
То, что дважды не встретишь в земной стороне.
Разве дважды мне встретится ангел, столь чистый,
Ангел жалости, нежности и красоты?
В ком ещё повторился бы взор твой лучистый,
И наклон головы, и родные черты,
Столько сладостной лени в изогнутом стане,
А в улыбке небесной - любовь и страданье?
Это неповторимо, и ты - только ты.
Так живи же, Природа, живи бесконечно -
Под ногами у нас и у нас на челе;
Презирай нас и ныне, и присно, и вечно:
Мы лишь путники, а не цари на земле.
Но люблю я не царственный блеск мирозданья,
А величие и человечность страданья, -
Ты ж не ведаешь ни о добре, ни о зле.
Но тебя, моя странница, клонит истома
Головою кудрявой ко мне на плечо?
Выйдем вместе к порогу пастушьего дома -
Поглядим, кто прошёл, кто проходит ещё.
Все картины, что дух мне рисует, - я верю -
Оживут перед нашей незамкнутой дверью,
И немые пространства вздохнут горячо.
Так пойдём же туда, оставляя лишь тени
На земле, по которой другие прошли.
Мы помянем о них в этот час сновидений, -
Ты ведь любишь отыскивать тропки в пыли,
И мечтать, и оплакивать, словно Диана,
Что молчит на краю голубого фонтана,
Ту любовь, что убили бы, если б могли.
пер. В. Портнова